|
КТО ВЫ, МАСТЕРА КУЛЬТУРЫ?
|
Когда я слышу разговоры о том, что российская культура гибнет, и вижу, что речь идет не о музеях, библиотеках, парках и памятниках, я понимаю, что под словом "культура" подразумевается слово "халява" в его применению к семейному бюджету членов творческих союзов. Для возрождения самой национальной культуры, на мой взгляд, нужны только три вещи: цивилизованная защита авторского права; здоровые условия для конкуренции и творческие клубы, поддерживающие информационную и культурную непрерывность. Однако об этом как раз никто, из разговаривающих о гибели культуры, не печется, потому, что под возрождением понимает реставрацию ситуации, в которой "поэт в России больше, чем поэт" из чего автоматически следует, что "поэтом можешь ты не быть, а гражданином быть обязан". Эта приоритетная логика, царствовавшая последние семьдесят лет на территории нашей страны, все и покорежила, гражданская позиция и по сию пору предпочитается творческой состоятельности.
Декларируя построение либерального общества, мои коллеги по творческим союзам подразумевают в нем социальные институты, создающие новую культурную номенклатуру, подтверждая мой любимый тезис о том, что наша интеллигенция всегда понимала "права человека" как некий механизм, защищающий ее от государства и общества, но ни в коем случае ни общество и государство от нее самой.
Мы хорошо помним, что антисоветские писатели всегда существовали в том же статусе священных коров для антисоветский литературной критики, что просоветские для просоветской. Усомниться в художественных достоинствах работы того или иного притесняемого, а уж, не дай бог, эмигрировавшего, означало, в интеллигентном кругу, связать себя с коммунистами, и толпы голых королей победно расхаживали по литературному Бродвею. Критерии таланта и профессионализма так и не вошли в моду, и если чиновная публика в творческих союзах, средствах массовой информации, министерстве культуры и прочих художественно-исполнительно-законодательных органах, оставшаяся от застоя не имеет их по тому, что попала в учереждения по причине идеологической, а не профессиональной прыткости, то постсоветская чиновная публика не имеет их по иным причинам. Как же можно честно говорить о творчестве Н., когда он был гоним, ни на кого не настучал и вся страна разучивала наизусть его кукиши в кармане? Вот тут-то и начинается обман и облапошивание читателя и зрителя, и на смену соцреализму приходит антисоветреализм.
Предлагая миру гражданскую позицию вместо профессии, художественная интеллигенция часто бывала при деньгах и всегда при ощущении собственной избранности: коммунистическую позицию оплачивало наше государство, антикоммунистическую - западные. После девяносто первого года логика финансирования поменялась: прокоммунистические осели на содержании у загадочных фондов, а вчерашние оппозиционеры были произведены в "любимые интеллигенты" и приближены к госбюджету. Все бы еще какое-то время работало в этом перевертыше, но, сформировавшиеся в условиях борьбы, нынешние "любимые интеллигенты" резко перестали быть творцами в условиях победы и реставрации. Половина из них просто перестала производить художественную продукцию, вторая - начала производить продукцию такого качества, что уж лучше бы совсем... В этой ситуации им ничего не осталось делать, кроме того как оформиться на штатные единицы "носителей нравственности" в диапазоне от парламента, распределения банковских денег на культуру, деятельности в области смертной казни, в учереждениях придуманных на деньги западных фондов и т.д.
Продолжая идентифицироваться обществом в качестве деятелей культуры с одной стороны, и, не живя на гонорары, с другой стороны, эти люди совершенно равнодушны к архитектуре защиты авторских прав. Молодые же, кормящиеся на то, что напишут, нарисуют, сыграют и поставят, запуганы покупателями своего труда по тому, что рынок в сфере культуры только начинает проклевываться из сферы министерского планирования, и вынужден пережить все те же экзотические стадии, которые мы наблюдали и наблюдаем в создании рынка товарного.
Опираясь на мое газетное интервью, РАО начало процесс против десяти театров, не заплативших за право постановки пьес. И первое, с чем я столкнулась, были звонки : "Ты с у ума сошла, тебя после этого театры ставить не будут!"
Переводя на русский язык, театр не заинтересован ставить живых авторов, настаивающих на соблюдении законов. И конкуренцию усопшему автору может составить только автор, не считающий, что право поставить его пьесу хоть сколько-нибудь стоит, что можно рассматривать как взятку или благотворительность по отношению к театрам. Аналогично выглядят отношения защиты интеллектуальной собственности у художников, артистов и музыкантов.
Если какие-то объединения и нужны художественной интеллигенции, то только типа независимых профсоюзов, члены которых могут рассчитывать на информацию о работе, рынках сбыта, и защиту от бесправных действий работодателей и покупателей: издателей, продюсеров, галеристов, режиссеров и т.д. А всевозможные стипендии, льготы и дотации, которыми правительство пытается заткнуть плачущие рты мастеров культуры, совершенно социалистическое явление.
Как писатель, в свое время получавший ельцинскую стипендию, я нашла ей некоторое, не слишком убедительное оправдание, но как налогоплательщик и человек либеральных взглядов, глубоко себя презирала. Государство, существующее на налоги граждан, осуществляет программу, которая по честному называется "Поддержка психической инвалидности творческой интеллигенции в условиях экономических реформ". Подкармливание взрослых здоровых людей по факту наличия членских билетов творческих союзов за счет всех остальных на фоне данного уровня жизни выглядело бы чудовищным нонсенсом в любой стране, кроме той, которой "поэт больше, чем поэт".
Большинство моих знакомых творческих деятелей среднего возраста глубоко убеждено, что государство, то есть россияне, обязаны содержать их до старости лет потому, что они писатели или художники " в законе", и слово "работа" ассоциирует с кем угодно, кроме самих себя. Возрождение общества они представляют себе как все увеличивающееся количество их прав, и все уменьшающееся количество их обязанностей.
Молодое поколение, появившееся в культуре в последние десять лет ориентируется на западные контракты. У нас даже сложилось уникальное культурное явление ( в литературе, например, это Ерофеев и Сорокин) - персонажи, построившие собственную эстетику и карьеру на отгадывании сезонного западного мифа о русской реальности и импортирующие этот миф при достаточной безвестности на родине. Молодые, не освоившие подобных технологий, честно трудятся в диапазоне от рекламного бюро, дамского романа, преподавания в школе и до торговли книгами с лотка, и ни на государственную славу, ни на государственную пайку не претендуют. С ними то я и связываю оздоровление культурной ситуации.
Разбалансированность отношений между производителем культурных ценностей, распространителем и потребителем создает ситуацию нездоровой, неспортивной конкуренции. Наиболее наглядно эта проблема выглядит в театре:
все солидные главные режиссеры пользуются государственными площадями театров как частными, устраивают в них кабаки, галереи, обмены валюты и турфирмы. Бесконечно жалуясь при этом на отсутствие денег, они начисто забывают о том, что молодые режиссеры, собравшиеся конкурировать с ними, должны выдерживать эту конкуренцию в воздушном пространстве.
В театральной среде объявлена новая форма цензуры. " Я могу завтра написать, что в "Современнике" нет ни одного приличного спектакля, но после этого мне придется попрощаться с профессией", - признался мне недавно один известный театровед. " Я бы с удовольствием написала, что последний спектакль Захарова - деградировавший капустник, но это бесполезно, Захаров член Президентского совета, и остальные статьи будут панегириком, а мне после этого придется ходить в театр за свой счет", - поведала другая критикесса. "Мы находимся в кризисе, средний возраст главных режиссеров столицы приближается к семидесяти, а российская театральная глубинка срисовывает фасончики с Москвы," - рассказал московский профессор в глубинке на семинаре. "А почему бы вам не заявить об этом в Москве?" - наивно поинтересовалась я. "По тому, что в Москве говорить об этом вслух неэтично!" - ответил профессор. Недавно один толстый журнал, публикующий статью критика Алены Злобиной о театре с некоторыми субъективными претензиями, выстриг из текста вполне объективную информацию о датах рождения все тех же самых столичных главных режиссеров.
В стране, где можно круглые сутки безнаказанно цензурно и нецензурно поносить президента и правительство, оказывается нельзя афишировать возраст главных режиссеров, находящихся в амплуа скрытных постаревших кокеток.
Конкуренция на театре имеет самые причудливые формы. "Как ты себе представляешь сегодняшнее время?" - спрашивает Андрей Караулов на телеэкране у Валерия Фокина. "Да никак", - раздраженно отвечает мэтр, и с пафосом новообращенца пихает в каждое предложение о сегодняшнем дне слова "бог", "дьявол", "грех", "бесы", связывая этими персонажами любую свою интеллектуальную конструкцию как алкаш матюжком. Так может сначала как-то себе что-то представить, а потом уж вернуться к режиссуре, или, наоборот, получить приход и рефлектировать перед прихожанами в понятной системе координат и не заслонять дорогу молодым, которые как-то себе свое время все-таки представляют.
Неготовность интеллигенции к пониманию времени и себя в нем оказалась клинической. Самые изысканные и витиеватые мозгами, оказавшись в более демократических и более рыночных условиях, за которые, вроде как всю жизнь и боролись, заорали нынче, что "дважды два - пять." Оказывается социализм был их самым главным позвоночником, и как только его сломали, все внутренние органы сложились в гармошку. И, конечно, можно поддерживать эту субкультуру растерявшихся, из благотворительных соображений, но категорически нельзя тиражировать. Читатель и зритель тоже живые, у них тоже проблемы, они тоже в этой стране находятся, и за стоимость своего билета вправе требовать ответов на некоторые вопросы и даже катарсиса, а не еще большей клиники, чем в них самих.
Мне сорок лет, моя социальная реализация началась с первых тактов перестройки, и все же мне пришлось проделать над собой огромную работу по интеллектуальной адаптации к новой реальности. Люди более старших поколений, не потрудившиеся в этом направлении из принципиальных соображений, заслуживают на мой взгляд огромного сочувствия, огромной благотворительной поддержки, но ни в коем случае льготных мест в культуре. Посмотрите, какие славные тридцатилетние и двадцатилетние появились в этой стране, профессиональные, культурные, чуткие, а главное, свободные.
Господа, мастера культуры, уступите им насесты, во-первых вы уже давно сами не несете золотые яйца, во-вторых, культура, которую они оздоровят своим приходом, накормит и вас своей светлой энергетикой, залечит ваши апокалиптические страхи и номенклатурные комплексы.
И последнее - творческие клубы. Я люблю повторять: "Все мы вышли не из гоголевской шинели, а из буфета Дома литераторов и Дома актеров." Художественная туссовка всего Советского Союза прошла через застольные горнила образованья и хорошего вкуса. Все дороги вели в клубные буфеты; буфеты хранили информацию обо всех нас как компьютеры; писатели, артисты, художники и музыканты были знакомы - мы были средой. Мы перестали быть ей сегодня.
Сгорел Дом актера на Тверской, руководство Союза театральных деятелей
прозевало особняк. Героические усилия Маргариты Эскиной по реабилитации клубной жизни в помещении бывшего Министерства культуры, в котором нас всех в застой кастрировали, не приведут к желаемому результату, на месте тюрем плохо удаются розарии.
Закончился Дом литераторов. На месте расписного буфета валютный ресторан, не доступный писателям, с половыми в красных рубашоночках и секьюрити с квадратными мордами, бросающимися на пожилых писательниц, пьющих сок в фойе, с криками "Здесь нельзя распивать!"
Рассыпался в прах ЦДРИ, там на глазах у общественности Москвы Правлением, возглавляемой Ольгой Лепешинской, был съеден молодой директор, в числе недостатков которого было создание молодежного творческого объединения, не желающего подчиняться правлению. Я лично, будучи не самым молодым членом этого объединения, плохо представляю себе творческие вопросы, которые мне было бы интересно обсуждать с госпожой Лепешинской.
Итак, итоги, персонаж, называющийся мастером культуры сегодня, является существом не вписанным в контекст цивилизованной продажи собственных произведений; не ориентированным в области здоровой конкуренции, с минимальным "что такое хорошо и что такое плохо", и чем старше по возрасту, тем оно в среднем минимальней, потому как хочется знать "за что страдали?"; и совершенно оторванным от своей среды, то есть Мармеладовым нового типа. Кроме того, по привычке предполагая некую "духовную миссию интеллигенции", глубоко раздражен народом, потянувшим лямку либерализации и начавшим зарабатывать, не надеясь, что государство чего-нибудь насыплет в кормушку. Он глубоко обижен на этот самый народ за то, что его, мастера культуры, упаднической чернухе предпочитает плохие романы и плохие сериалы в купе с хорошими видеокассетами и хорошими ночными клубами.
Ужасное зрелище? Ужасное, разглядываю коллег и собственное отражение в зеркале с отвращением. Но, что делать? Как говорил товарищ Сталин: "Нет у меня других писателей!" Скорей бы пустили в обращение новых...
|
|
|
|
Адрес Email:
«Меня зовут женщина»
«Визит нестарой дамы»
«Мобильные связи»
